«О массовом возвращении диаспор в Беларусь не стоит даже мечтать». Эксперт Андрей Лаврухин о «беглой» стране

В своем Facebook эксперт в сфере образования, науки и инноваций Андрей Лаврухин озвучил, кажется, абсолютно все тайные мысли беларуских «беглых» — которые они произносят на своих новых родинах, как правило, только в сильном подпитии. Спустя два года после Великого Беларуского Схождения в Коллективный Запад конфетный период мигрантов закончился, и пришло понимание того, что назад дороги нет. Ну т.е. она есть, но идти по ней не хочется и не можется.

Это — очень трудный текст. Беспощадно пессимистический и подчеркнуто академический, с холодком, словно от скальпеля хирурга. Но прочитать его нужно, если в Беларуси еще кто-то надеется на то, что в какой-то перспективе воссоединятся разорванные семьи, связи, сообщества по интересам или просто когда-нибудь обнимутся закадычные друзья. Не обнимутся и не вернутся. Эта иммиграция — окончательная, фактическая, даже в том фантастическом случае, если в Беларуси сменится власть на отличную от текущей людоедской.

Текст директора по исследованиям Института развития и социального рынка для Беларуси и Восточной Европы приведен полностью. Все изображения к статье сгенерированы нейросетью deepai.org.

Первым и самым главным определяющим фактором здесь является время. Чем дольше будет длиться вынужденная эмиграция, тем меньше шансы на возвращение диаспор в страну. С лета 2020-го прошло уже 2,5 года. Для тех, кто уехал тогда, этого достаточно, чтобы успеть интегрироваться и преодолеть шок чужбины, начать адаптироваться, строить быт и планы на будущее на новом месте. Те, у кого есть дети школьного возраста, тем более будут ориентироваться на страну пребывания, поскольку травма адаптации уже утихла, а переезжать снова — значит снова травмировать ребенка.

Те, кто переехал в 2021-м, придут к той же оценке ситуации (оставаться в стране пребывания) максимум к концу 2023-го. Очевидно, к концу этого года ситуация если и изменится, то к худшему. Это означает, что как минимум до конца этого года численность эмигрантов из Беларуси будет скорее возрастать, а не уменьшаться.

При этом люди возраста 20−40 лет быстрее и легче интегрируются. Им три года более чем достаточно, чтобы сделать выбор. Увы, не в пользу Беларуси. Исходя из косвенных данных, предположу, что в этой возрастной когорте лишь 1−3% вернутся в Беларусь.

Второй фактор — это доверие государству в плане его способности защитить и обеспечить базовые права граждан — их безопасность и собственность. Очевидно, что даже при фантастическом сценарии прихода к власти демократов государство Республика Беларусь будет как минимум некредитоспособно из-за падающей экономики без российской поддержки, с санкциями и, возможно, репарациями Украине. То есть если оно и сможет обеспечить свои соцобязательства, то на самом минимальном уровне. К слову, радость от поражения (распада) Российской Федерации для Беларуси будет омрачена исчезновением главного донора (на помощь стран ЕС едва ли стоит рассчитывать).

Это означает, что все уехавшие граждане предпенсионного возраста (50 и старше) будут понимать, что в случае возвращения в страну им предстоит вести нищенское существование. И они предпочтут остаться в странах пребывания, так как пенсия за 10−15 лет работы и жизни в странах Европы будет более убедительной перспективой, чем нищета, болезни и разрушенные институты медобслуживания в Беларуси (к тому времени, думаю, симптомы деградации медсектора в нашей стране будут ужасающи). Таким образом, для более старшего поколения (45−50) срок в 5 лет пребывания в странах эмиграции станет, скорее всего, необратимым, поскольку к фактору времени добавится фактор доверия государству в обеспечении базовых прав.

Для тех, кто уехал в 2020-м, прогнозируемые 5 лет наступят в 2025 году. Вероятность изменений за 2 года выше, но в какую сторону они будут — большой вопрос. Эта неопределенность точно не внушает оптимизма, но скорее настораживает. Однако, на мой взгляд, в этой возрастной когорте в силу наличия «инерции культурного кода» и затрудненной интеграции доля вернувшихся может быть гораздо больше — до 40%.

Третье. Большой вопрос, будет ли позитивная мотивация возвращаться достаточно сильной для представителей диаспоры. Есть сомнение, что белорусы, которые находятся в стране, согласны, чтобы ими управляли представители диаспор. Ведь не для этого страдали те, кто не уехал (и особенно, кто сидел в тюрьмах). Плюс авторитет представителей диаспор в обществе в целом с каждым годом будет меркнуть и тускнеть. Это означает, что никаких особенных условий (например, трудоустройства) для белорусов из-за рубежа не будет.

К тому же, сможет ли государство вернуть или компенсировать утраченную собственность — тоже большой вопрос. Поскольку, как мы помним, Беларусь будет некредитоспособна в силу падающей экономики, санкций и, возможно, обязательств по репарациям перед Украиной. Таким образом, время работает против формирования позитивной мотивации возвращения — эмигранты будут понимать, что никто и ничто их в Беларуси уже не ждет.

Четвертое. Для оставшихся демократических проактивных акторов вариант массового невозвращения диаспор в страну содержит не только позитивные стороны (в отсутствие конкуренции они — безальтернативные демлидеры и элиты в глазах демократически настроенного общества). Есть и негативные стороны: без самой продвинутой и активной (в экономическом, культурном и политическом смысле) части общества, им придется иметь дело с «консервативным остатком», на модернизацию которого уйдут десятилетия. Так, для формирования нынешнего политически активного «среднего класса» даже в благоприятных экономических условиях потребовалось 20 лет. Соответственно, консервативный сценарий развития «демократизации» будет работать на дальнейшую эмиграцию белорусок и белорусов из страны, а не на возвращение диаспор и их сотрудничество с оставшимися гражданами.

Все вышеописанное осуществимо при условии наличия тренда на «демократизацию». Между тем, Лукашенко еще молод как политик. Ему лишь 68, пять лет он легко еще проживет. А силовое и консервативное лобби в обществе Беларуси, скорее всего, активизируется и консолидируется даже после смерти политика (другой его уход маловероятен). Оно постарается взять власть в свои руки. Может появиться «коллективный Лукашенко». Крах России (что бы он ни значил), на самом деле предоставляет окно возможностей в обе стороны: как в сторону демократизации, так и в сторону ужесточения политического режима в Беларуси. В условиях экономической, политической и социальной турбулентности в консервативном обществе Беларуси (без уехавшей и перманентно уезжающей демократически настроенной и наиболее модернизированной активной части общества) будет преобладать запрос на «сильную руку».

Но поскольку ставка на крах России — дело туманное (как заставить страну с ядерным оружием, да еще такую большую и привычную к военной мобилизации, капитулировать, совершенно непонятно), наиболее вероятен сценарий многолетнего продолжения войны. Как минимум три года — до 2026. Затем еще более продолжительной неопределенной ситуации «ни войны, ни мира». Это могут быть уже десятилетия. При таком сценарии развития событий Беларусь, скорее всего, превратится в серую зону с обнищавшим населением, готовым на любые тирании, лишь бы хоть как-нибудь выжить. Правда, как раз в этом случае материальная помощь диаспоры родным и близким может оказаться очень даже востребованной.

Какие выводы? Безвозвратные потери Беларуси уже сейчас исчисляются сотнями тысяч. Актуальные масштабы потерь — около 10% от общей численности занятых в экономике (если взять максимальную численность уехавших в 400−500 тыс. человек и учесть, что часть из них, как минимум дети, в экономике не заняты).

Очевидно, что это уже негативно сказывается на человеческом капитале страны и еще сильнее скажется на дальнейших возможностях позитивно трансформировать общество и государство в направлении демократии, экономической и социальной модернизации. Ведь уехавшие — это наиболее активная и модернизированная часть общества. Соответственно, снижение качества человеческого капитала (вплоть до негативного, когда люди работают на деградацию и архаизацию общества) в условиях падающей экономики и наличия бремени долговых обязательств (госдолг, санкции, возможные репарации) запустит новые инерционные процессы, справиться с которыми ближайшим поколениям будет очень трудно. Речь идет о наших детях и внуках, то есть о ближайших 20−30 годах минимум.

Такая перспектива, в свою очередь, неизбежно инициирует новую волну эмиграции, которая как раз в случае запуска сценария демократизации (открытых границ и свободного перемещения в развитые страны ЕС) приобретет катастрофические для Беларуси масштабы. В ближайшие годы страна вполне может лишиться до 1 миллиона занятого в экономике населения (причем, опять же, наиболее активного и креативного), то есть до четверти от всех занятых. А это уже очень много. Будущим элитам придется искать очень неустойчивый баланс между демократизацией для развития и модернизации и ограничением демократии для сдерживания эмиграции. Ни о каком массовом возвращении диаспор в страну не стоит даже мечтать. На это нет ни средств, ни перспектив, ни мотиваций.